Русское продвижение к Черному морю неоднократно негативно воспринималось на мировой арене, но столь сложных проблем, которые возникли в ходе войны 1768-1774 гг., возможно, не было ни до, ни после нее. Требовалось не только силой заставить противника согласиться с отторжением части территории, но и убедить в необходимости этого третьи страны.
Еще задолго до этого «восточный вопрос» занял особое место в дипломатии. При Людовике XV Франция утратила свое влияние, Англия поддерживала русское правительство нехотя и не интересовалась Ближним Востоком. Напротив, будучи соседом Турции, Австрия была вынуждена заниматься восточными делами. Союз Австрии и России (1726 г.) был разорван Петром III в конце Семилетней войны. Екатерина II не стала его возобновлять, договорившись 31 марта 1764 г. с Фридрихом II. Поэтому Петербург не мог рассчитывать на поддержку Веной своей активной политики на Востоке, ставившей под вопрос стабильность существовавшего миропорядка.
Враждебному отношению Австрии российская дипломатия могла противопоставить лишь союз с Пруссией. Условия договора 1764 г. не требовали от Фридриха II обязательного выступления против турок на стороне России. Секретная ст. 1 этого соглашения предусматривала лишь, что в случае нападения Турции и Крыма на Россию Пруссия будет ежегодно выделять последней 400 000 руб. Военное вмешательство было обязательным лишь в случае нападения любой другой державы на европейскую часть одного из союзников. Поэтому если бы Австрия, вставшая на сторону Турции, напала на Россию, Пруссии пришлось бы вступить в войну с австрийцами.
России приходилось все это учитывать. Поэтому с первых дней войны русское правительство было озабочено тем, какую позицию займут австрийцы в этом конфликте. В начале 1769 г. их войска выдвинулись к мадьяро-польской границе. Граф Никита Панин обсудил этот вопрос со своим прусским коллегой и попросил через прусского короля разузнать о планах Австрии. Несколько дней спустя этот вопрос был поднят на Совете. Вице-канцлер князь А. Голицын предложил напрямую запросить Вену о ее намерениях. В связи с этим русскому послу в Вене, тоже Голицыну, было поручено провести конфиденциальную беседу с министром иностранных дел императрицы Марии-Терезии князем Кауницем. Однако переговоры Голицына с Кауницем ничего не дали. Кауниц лишь подтвердил нейтралитет Австрии, но ничего не сообщил о дальнейших планах австрийского правительства.
Такая позиция Кауница объяснялась не отсутствием у Австрии ясных представлений, а скорее их избытком. Панин не ведал, что в начале Русско-турецкой войны Кауниц представил императрице Марии-Терезии обширный доклад, в котором доказывал необходимость для Австрии перейти от «полного нейтралитета» к активной политике. По его мнению, теперь этот «нейтралитет» мог привести к непростительным ошибкам. Действия России в Польше и Турции угрожают не только Австрии, но и Пруссии, поэтому Австрия нуждается в сближении с Пруссией. Для этого нужно забрать у Пруссии часть Силезии, а Прусскому королевству позволить поглотить Курляндию. При этом желательно обратиться за поддержкой к туркам, имевшим хорошие отношения с пруссаками.
Австрией в то время руководили три человека: императрица Мария-Терезия, ее соправитель император Иосиф II и Кауниц. Каждый из них имел право голоса при принятии важнейших решений, но при жизни императрицы окончательный вердикт выносила она. Пройдя череду неприятностей первой половины своего царствования и приобретя политический опыт, она теперь не хотела новых проблем и поэтому отклонила предложения Кауница. Иосиф II с сожалением сообщил ему об этом. Сделав попытку выйти из состояния нейтралитета, Вена вновь на долгие месяцы вернулась к нему. Однако она с тревогой следила за ходом военных действий и победами русской армии.
Совершенно иную позицию занимал Фридрих II: всякий «нейтралитет» был противен его натуре. Когда читаешь его политическую переписку, то поражаешься кипучей энергии и активности этого человека. Ни одно европейское событие, большое или малое, не оставалось без его внимания: он реагировал на все, что затрагивало интересы Пруссии. Ежедневно из его дворца выходил целый поток предписаний прусским послам в европейских столицах. Предварительные инструкции на следующий день заменялись более подробными, производя неизгладимое впечатление на всех, кто наблюдал за работой этого могучего ума.
